Я легла в постель, съежившись. Прохладную, приятную, ласкающую. Но чувствовала я себя в ней очень одинокой. Слезы намочили глаза, потекли по щекам. Они еще долго сидели там, горланили.

Давно стемнело, вечер перешел в ночь, а семья Шада не торопилась расходиться.

Я, обессиленная и уставшая от собственных слез, с трудом задремала. Мне снилось что-то приятное… Поле маковника, детство, солнце и моя смелость.

Внезапно в комнату ворвался Шад.

Я вздрогнула и села на кровати, к груди прижимая покрывало. Во все глаза я смотрела на него. Они у меня и так большие, еще больше их делали татуировки.

Он был в гневе. В дичайшем. В таком состоянии вызывают на дуэль, рушат договоры, и выбивают зубы сопернику.

Я же ничего не сделала, да?..

Я просто задремала… Мне горячо, страстно и остро захотелось попросить прощения. Рабская жизнь надежно закрепляется в памяти — не в уме, в памяти тела. Испугалась, что меня накажут.

— Проклятие! — заорал Шад, вминая кулак в дверь, чтобы ее захлопнуть.

Еле сдерживая гнев, он заковылял к кровати, припадая на раненую ногу. Из-за нервов хромота стала заметнее. Я не понимала, что случилось, а он был вне себя. Ходил по комнате — вдоль кровати. Не мог успокоиться и то сжимал кулак, то разжимал, прижимал ладонь ко лбу, качал головой, сожалея о чем-то серьезном. Руки тряслись, а ритуальный кинжал звякал на поясе.

Раньше, когда он ходил, я не слышала кинжала. Но теперь он делал это слишком быстро и резко. Видя вопрос в моих перепуганных глазах, он бросил:

— Лиам выжил!

Шад бессильно зарычал, а я задохнулась от страха.

Как жаль, что не на меня он злится.

Как жаль…

— Выжил? — переспросила я.

Голос задрожал, но не от гнева.

Шад экспрессивно ругался на незнакомом языке, на каждом шагу с губ срывалось новое слово, пока он не заорал, пнув стену ногой. И я поняла, чего он бесится. Поняла и затихла.

Его жертва была зря.

Он закрыл перед собой все двери ни за что.

— Господин… — от страха зашептала я. Даже зашелестела, силы резко оставили меня, делая голос слабым и истеричным. Хотелось упасть лицом в подушку и рыдать.

Он женился на мне ради убийства Лиама. Теперь все бессмысленно. Он все потерял. Меня охватила паника — такая сильная, что затрясло.

— Господин, отвезите меня домой, — попросила я, готовая умолять и в ногах валяться, лишь бы меня не вернули Лиаму обратно. А затем испугалась еще сильнее. Что мешает ему вырвать меня из рук родителей второй раз, если он уже когда-то это проделал?

И наказать — по всей строгости закона Лиама.

Я разрыдалась в полный голос, как маленький ребенок, испуганный темнотой.

Генерал остановился и обернулся. Я вела себя недостойно григорианки — даже человека с его точки зрения.

— Генерал Эс-Тирран, прошу! Не возвращайте меня ему! — выкрикнула я.

Глава 11

Дрожащие губы, слезы в глазах, лицо полное мольбы — Шад оценил все. Взглянул на руки: я ломала пальцы, не справляясь с паникой.

— Тебя это не затронет, — он помолчал, тяжело дыша и добавил. — Это ведь не твоя рука промахнулась.

Я застыла на полувдохе. Сердце пропустило удар и пошло в прежнем ритме: он меня не винил.

— Послушай, Рива, — сказал Шад сильным голосом. На меня он не смотрел — бродил туда-сюда, сильно прихрамывая. — Нам надо поговорить начистоту. Я не желал этого брака.

Я ни жива ни мертва сидела на постели.

Меня любой серьезный разговор пугал, а разговор с генералом доводил до паники. Подспудно я ждала, что мне в лицо кинут обвинения, обзовут рабыней. Скажут, что я пустое место и всем надоела. Я страшно боялась, что Шад разозлится и отошлет меня обратно к Лиаму, раз уж ничего не вышло.

Шад вздохнул и остановился, но смотрел в пол. Лицо было суровым.

— У меня была невеста, — резко сказал он.

Сердце прихватило: чувство было, словно я полетела в пропасть. Ради победы он расторг помолвку.

На Григе к вопросам брака относятся серьезно. Если женишься на всю жизнь, будешь осмотрительно выбирать пару. Невеста — это серьезно. Это значит, он крепко любил какую-то женщину. И я перечеркнула их планы… Конечно, на самом деле не я. Совсем нет. Это сделали те, кто отправил его к Лиаму.

— Ради своего народа мне пришлось оставить названную. Из генералов с правом подписи, только я не был женат. Я поклялся перед Высоким собранием, что возьму тебя в жены и вызову Лиама на поединок. Ты понимаешь, что это значит? Понимаешь, что я сделал? Что это означает для тебя, нас, нашего будущего? Я не хотел этого брака!

Все хуже, чем я думала. Намного-намного хуже. Я кивала, глотая слезы и молясь, чтобы он прекратил рычать от бессилия.

— Я отказался от политической карьеры. От детей. От всего, на что имеют право мужчина или женщина от рождения. Но сделал я это не ради тебя, Рива. Ради своей страны. Я мог отказаться, но не сделал этого. Ты понимаешь почему?

Я смотрела в пол, стараясь сдержать слезы.

— Да, генерал.

— Потому что без самоотречения не бывает побед. И я сделал выбор. Рива, я хочу, чтобы ты это поняла. Я не виню тебя в том, в чем ты не виновата. Ты моя законная супруга, что бы о тебе ни говорили.

Я резко подняла глаза. Генерал был серьезен.

— Ты Рива Эми-Шад с той самой ночи, как обещала мне поклясться. И ты клялась быть моей, помнишь?

— Спасибо, — прошептала я. — Мне очень нужны были эти слова.

Мне до конца жизни придется с ним прожить. И неизвестно кому из нас будет хуже.

— Что у вас с ногой? — спросила я.

Хромота не проходила, уже понятно, что это не недавняя травма. Шад удивленно вскинул янтарные глаза — да, для такого вопроса нужно быть очень близкой с мужчиной. Слова названной, матери, жены, но не посторонней.

Если он правда меня признает, то ответит.

— Я получил осколочное ранение в бою, — глухо ответил он. — С тех пор беспокоит. Какие у тебя планы на жизнь, Рива? Как ты представляешь нас вместе?

— Не знаю, — призналась я.

Нет, я понимала, что рано или поздно мы заговорим об этом. Надо как-то жить: выбрать дом, завести зверушку, раз уж детей не будет, вместе есть, вместе спать. Наконец, познакомиться. Привыкнуть, что этот григорианец мой муж и это навсегда.

— Моя семья тебя не примет, — прямо сказал он и подошел к окну, где на сквозняке колыхалась нежная ткань. Он поймал ее шершавыми пальцами. — Нам придется уйти.

— Я не хочу, чтобы вы потеряли поддержку семьи, — напряглась я.

— Я ее не потеряю, — он обернулся. — У нас будет отдельный дом. Свой клан.

Я не выдержала и усмехнулась сквозь слезы. Внутри все переворачивалось от боли. Я знала, он лгал — и себе, и мне. Мы не сможем положить начало новому роду, у нас не будет потомков. Чтобы они появились, ему нужно было обручиться с женщиной своего народа. А наш дом обветшает, когда мы умрем, и умрет вместе с нами. В лучшем случае там поселятся дети его сестры.

— Спасибо, — снова поблагодарила я. Искренне, потому что мне он ничего не должен. Освободил, сделал женой, он не обязан создавать для меня уют и комфорт, защищать от родни. Но именно это генерал и делал. Может быть потому, что все в жизни привык делать на совесть — до конца и самоотречения.

— Ложись, Рива. Что делать, решим завтра. Путь был долгим, надо отдохнуть, — вздохнул он и сел на кровать. Как и вчера он сидел на краю, сгорбившись и обхватив голову руками, словно сам был в шоке от того, что произошло с его жизнью.

Я легла на кровать, как он и сказал, укрылась. Скоро рядом устроился и Шад. Я давилась слезами, не видными в темноте и мне было страшно — будущее меня пугало. Я не видела там ничего, что могло утешить. Только препятствия, лишения и много-много терпения.

У меня будет он, это не так страшно… Лиам выжил, но генерал не отдаст меня. Сейчас, когда паника улеглась, я понимала почему. Генерал бросил из-за меня вызов, вернуть меня — это признать свое поражение не в бою, а по смыслу. Он никогда не сделает этого.